Богоявленский С. К. Вооружение русских войск в XVI-XVII вв.
Вооружением русских войск в XVI—XVII вв. у нас интересовались очень мало, и все наши сведения восходят к трудам Висковатова и Беляева, трудам очень почтенным, но написанным в 40-х годах прошлого столетия, когда напечатанного архивного материала было очень мало, мало было и охотников рыться в море архивных бумаг. Позднейшие военные историки обходили вопрос о вооружении, ограничиваясь немногими мало значащими фразами.
Сравним две цитаты: из сочинения Беляева «О русском войске в царствование Михаила Федоровича и после пего» и из лекций одного  из  лучших военных  историков— Масловского,  написанных через 44 года после выхода в свет исследования Беляева. Беляев пишет: «Оружие служилых людей городового полка составляли пищали, пистолеты, карабины, саадаки и сабли по образцам и мерам, назначаемым в государевом указе,  кажется, только для дворян и детей  боярских»   (с.   23).   Далее  приводится  из  напечатанного  в ААЭ (т. III, Л» 319) наказа псковскому воеводе такое место, в котором нет ничего об установлении образцов и мер для дворянского оружия. Масловский, захватывая и XVI в., о вооружении XVII в. говорит в самых  неопределенных  выражениях:  «Вооружение дворянской  конницы было весьма разнообразно, в зависимости от статей, в которых они числились. Дворяне еще в XVI в. при полном (лучшем) вооружении  имели  стальной шлем с  остроконечной верхушкой,  доспех железный, чаще кольчужный, разных видов и названий (пансырь, юшман, бехтерец и куяк), стальные наручи и наколенники, саблю, копье, саадак с луком и колчан со стрелами, уступившие первое место в XVII в. огнестрельному оружию: пистолям, пищалям» (с. 11). Вот и все, что мог сказать о русском оружии XVII в. военный историк, специалист своего дела. Надо упомянуть еще о работах Э. Ленца— предисловиях к составленным им описаниям коллекций оружия двух крупнейших собраний: Эрмитажа и С. Д. Шереметева; работы -эти в высшей степени цепные, по они трактуют больше об иностранном, чем о русском оружии, сообразно с содержанием обеих упомянутых коллекций.
Причина такой не разработанности вопроса, интересного с военной и бытовой стороны, заключается в том, что среди архивных материалов, напечатанных и не напечатанных, нет такого собрания, которое прямо относилось бы к поставленному вопросу, и исследо¬вателю приходится извлекать сведения из архивных документов, /268/ прямо не относящихся к военному делу. Только относительно дворянской конницы имеется компактный материал в виде десятен различных видов.
Рассмотрим вооружение различных частей русского войска, конницы и пехоты, оставив в стороне артиллерию, по истории развития которой имеются солидные исследования военных писателей: Бранденбурга, Струкова и др.
I. ДВОРЯНСКАЯ КОННИЦА
До XVII в. дворянская конница была главным войском, несшим все тяготы войны — наступательной и оборонительной. Дворяне служили со своих поместий и вотчин и должны были являться на военную службу по призыву власти «копны, людны и оружны» — на своем копе, в сопровождении вооруженных слуг и при своем вооружении. Первое условие соблюдалось очень строго, так как каждый дворянин был лично заинтересован в том, чтобы ехать в походе на лошади, а не идти пешком. Сопровождающие дворянина на войну люди также были ему необходимы, чтобы везти запасы провианта (питался дво¬рянин за свой счет) и защищать своего господина в опасности. Воору¬жался дворянин тоже за свой счет, по своим средствам и по своему вкусу, так как требования правительства в этом отношении были не¬определенны. Можно было бы ожидать, что вооружение дворян будет отличаться большой пестротой и случайным подбором, но чувство само¬сохранения заставляло дворян выбирать оружие не по" произволу, а в соответствии с приемами войны и вооружением противника. Русские ратные люди проявляли мало инициативы в совершенство¬вании своего оружия и больше применялись к вооружению и так¬тике неприятеля. Но негодность того или другого оружия познается при неудачах на поле битвы. Поэтому первые встречи с новыми врагами бывали неудачны, а после приспособления следовали уда¬чи, если не портили дела неумелые вожди.
Главным противником в XVI в. были татары, тревожившие юж¬ные и восточные границы. Опи были вооружены почти исключительно холодным оружием. Таково же было вооружение и русской дворянской конницы. Десятпя по Коломенскому уезду 1577 г., дающая список дворян с указанием, в каком вооружении они обязаны явиться в случае войны, раскрывает такую картину. Огнестрельного оружия коломничи в числе 279 человек совершенно не имели, но почти все были вооружены саадаком, т. е. луком и стрелами, и саблями — таких было 94о/о. Копья имели только 12 человек, из которых у восьми копье было дополнением к саадаку и сабле, а у четырех оно со¬ставляло единственное вооружение. 163 коломнича, т. е. 59о/о, имели защитное вооружение в виде доспехов: 156 человек были в пансырях, трое в тегиляях, двое в кольчугах, по одному в зерцалах с нару¬чами, в юшмане, в бехтерце. Большинство имевших доспехи имели также шлемы. Следовательно, и в защитном вооружении также был один преобладающий тип. 

Коломничи, жившие близко к южной границе и вынужденные сдерживать натиск татар, сообразовали свое вооружение с условиями татарского боя. Татары нападали стремительным потоком, и главной задачей защиты было из-за прикрытия остановить нападающих и не допустить их до рукопашной схватки. Для этой цели служили лук и стрелы, которые в руках опытных воинов были очень опасным /269/ оружием, действовавшим на значительном расстоянии. Татарские стрелы выводили из строя немало защитников южной границы. По материалам XVII в. можно оценить губительную силу стрелы, пу¬щенной из тугого лука. В 1610 г. тулянин Остафий Иванов с. Крюков подал челобитье о денежной помощи, так как он «ранен из лука в грудь промеж титек, а стрела вышла в спину, а лечился собою, и отлечбы де стало 7 рублев»; на челобитной помета: «Дать 3 рубли» [i]. Рязанец Михаил Никитин с. Панов, сообщая в 1633 г. о победе над «многими крымскими воинскими людьми», между прочим упомянул, что под ним «конь из лука застрелен наповал» [ii].
Если туча стрел, пущенных на нападающих татар, не останавливала натиска последних, то завязывался рукопашный бой; для чего надо было иметь легкое оружие в виде сабли. Характерно, что коломнычи в борьбе с татарами мало пользовались копьями, но это объясняется отсутствием в дворянском ополчении хотя бы признаков какого-либо военного строя. Если сомкнутый строй выставит вперед щетину копий, то коннице трудно его одолеть. Но дворяне никогда не упражнялись, в строевом учении: каждый действовал само стоятельно, и потому копья в их руках не представляли достаточной защиты.
Но коломенской десятне мы не найдем ни одного дворянина, который бы пользовался щитом. Этот вид защитного вооружения, громоздкий и тяжелый, невидимому, вышел из употребления. Роль щитов должны были исполнять временные или постоянные укрепления, хотя бы прикрытия из телег, широко практиковавшиеся в борьбе с крымцами.
Если дворянская конница не без успеха сражалась с татарами, не имевшими огнестрельного оружия и не усвоившими всех выгод правильного строя, то на западной и на северо-западной границе дво рянское ополчение оказалось совершенно несостоятельным в борьбе с обученными регулярными войсками, постепенно все шире и шире применявшими  огнестрельное   оружие.   Ливонская  война  показала, что пора было отказаться от старых приемов ведения войны. ХVII век ознаменован перевооружением и переустройством русских воен ных сил. В первую очередь пострадала иррегулярная дворянская конница, постепенно терявшая свое значение основного ядра русского войска и, наконец, вовсе упраздненная, так как в силу своей внутрен ней организации она не могла войти в состав регулярной армии. Перевооружение  дворянской  конницы,  охранявшей  южные  гра ницы, шло медленнее, чем перевооружение дворян, действовавших на западе; это вполне соответствовало различию в вооружении со седей с юга и с запада. В тех станах, которые прилегали к юго-восточной границе, дворяне имели дело с отсталыми в военном отно шении кочевыми племенами и с татарами; потому и дворяне этих станов еще не отказывались от дедовского оружия, но уже заводили у себя ружья. Для примера возьмем десятню Старорязанского стана и соседних с ним. В 1649 г. дворяне этих станов строили в степи укрепления. С огненным боем выходили 38% дворян, а преоблада ющим вооружением были саадак и сабля - у 62%. Из огнестрельного оружия отмечены пищали, карабины и пистоли. Так как пистоли /280/ били па очень короткую дистанцию, то они при стычках с татарами но могли соперничать не только с ружьями, но и с саадаками. Это ясно выражено в инструкции 1637 г. по сбору дворян для посылки на южную границу: «И ты-б еси им (дворянам) сказал имянно, что многие дворяне и дети боярские ездят на бой с одними пистоли, а к пистолем карабинов и долгих пищалей не держат, и тот короткий бой к татарскому бою без карабинов худ и короток; н которые ездят с пистоли, и они-б впредь к тем пистолем держали карабины или пищали долгие, а с одним бы пистолем однолично никаков человек в полку не был, А которые ездят с саадаки, и у тех бы с саадаком было по пистоли. А которые люди будут за ними в полках, и ездят с саадаки и лучною стрельбою владеют, и те-б были в саадакех. а которые люди не будут за ними без саадаков, и у тех бы людей были пищали долгие или карабины добрые» [iii]. 

Пищали находим в большом количество в тех украинных уездах, которые снабжались огнестрельным оружием на средства правитель ства. В делах Разрядного приказа найдем немало записей о снаб жении пищалями детей боярских наиболее опасных уездов или о выдаче им денег на покупку оружия, впрочем всегда по оценке ниже рыночной. В 1660 г. Разряд затребовал от Оружейного приказа для указанной цели 1300 пищалей, но получил только 692. так как наличный запас пищалей был отослан в города Казанского дворца [iv]. В ноябре 1651 г. «велено взять в Разряд из Оружейного приказу 50 пищалей ручных с замки и с щонпулы на раздачу украинных городов служилым людем, у которых ружья нет и которым на ружье денег не давано» [v]. Мушкеты, принятые для вооружения стрельцов и полков иноземного строя, даже отбирались у детей боярских. Так, в 1651 г. сыну боярскому Демке Поспикову была выдана пищаль вме сто отобранного у пего мушкета [vi]. Но надо заметить, что терминология огнестрельного оружия еще пе установилась, и пищалью мог быть назван и мушкет. В описи Оружейной палаты 1686/7 г. находим запись «Пищаль немецкая мушкет» (л. 215). К этому вопросу придется вернуться в дальнейшем изложении.
Может быть, некоторые из более крупных дворян имели пищали, заряжающиеся с казны. Такая «пищаль гладкая скорострельная, ствол круглый, заправливается с казны» была прислана в подарок от англий ского короля. Были и русские подражания: «Пищаль Иванова дела Лучникова о шти зарядех, заправляется с казны» [vii]. Были также двойные, т. е. двуствольные пищали.
Если возьмем десятни юго-западных станов и уездов, т. е. таких, которые соприкасались и с татарами и с поляками, то обнаружим иную картину. С огнестрельным оружием выходили 87 % дворян, а с саадаками 10 %; остальные 3% были вооружены очень слабо: саблей, топором либо рогатиной. Из огнестрельного оружия упоми наются только пищали и карабины, пистолей пи у кого не оказалось.
Перейдем к западному фронту. Борьба с поляками заставила дво рян приобретать огнестрельное оружие. Десятня 1634 г. по Дмитрову, Волоколамску и Рузе описывает вооружение дворян, сражавшихся /280/ с поляками под Смоленском. Все они имели пищали и сабли, за исключением двух человек, из которых один имел только пищаль, а другой саадак и саблю — единообразие почти полное.
Десятни верстальные новиков более позднего времени по Смо ленскому разряду и замосковным городам с 1635 по 1646 гг. показы вают также широкое употребление огнестрельного оружия и малый процент дворян, вооруженных саадаками. Но вид оружия изменяется в сторону уменьшения его веса. Это объясняется тем, что война при обретает все более наступательный характера когда атакующий пред почитает не стеснять своих движений тяжелым вооружением. Да и оборонительная война стала требовать применения иных. приемов защиты: атакующий --часто подходил к укреплению не стремитель ным набегом, как татары тихой сапой, прикрываясь земляной на сыпью или передвижными щитами, и только перед самым укреплением бросался на штурм. При таких условиях и нападающему и защищаю щемуся было удобнее действовать легким оружием, а не тяжелой пищалью. Поэтому дворяне предпочитали запасаться карабинами и пистолями; последний род оружия почти, вытеснил остальные. Если возьмем позднюю десятню, костромскую 1675 г., то увидим едино образное вооружение дворян пистолями и саблей. Так вооружены были 92 % дворян, остальные имели карабины н пищали, а несколько человек были вооружены одними саблями.
Употребление огнестрельного оружия сделало бесполезными те предметы защитного вооружения, которые предохраняли от ударов хо лодного оружия, но не могли предохранить от губительного действия пуль. Панцыри, кольчуги, тегиляи и пр. в десятнях XVII в. упоми наются очень редко, и только богатые бояре иногда по традиции объ являли о своем блестящем вооружении. В 1664 г. Б. М. Хитрово написал в своей сказке: «На службе буду на аргамаке, а па мне панцырь да зерцало и наручи, шапка ерихонка да саадак». Наряд очень внушительный, напоминающий вооружение воевод, бравших приступом Казань, но совершенно бесполезный в условиях войны XVII в. Правительство по старой памяти требовало от дворян и ше ломов, и мисюрок, и пансырей, и кольчуг, а в смотренных списках и десятнях узаконяло отсутствие всех этих дорогих доспехов.
Дворяне выходили на войну все на конях; исключение состав ляли лишь самые бедные, которым явиться было «не на чем и не из чего». Количество людей, шедших за дворянами, согласовалось с ко личеством поместной земли только в общем, с постоянными отступ лениями. Например, в коломенской десятые 1577 г. по одной статье в 250 четой и 14 руб. оклада рядом поставлены дворовые дворяне Мих. Колтовской и Григ. Яковлев. Вооружение и доспехи y обоих одинаковы, но первый выезжал с одним человеком «на коне, в пансыре, в шапке железной, в саадаке, в сабле да человек на мерине с юком», а второй с тремя слугами также «на конях, в панцырях, в шап ках железных, в саадаках, в саблех, да еще был один на мерине е юком». Дальше в списке идет Ларион Колтовской, который вел за собой одного слугу па мерине с саадаком, с саблей и человека на мерине с юком. Между тем Розгилъдей Любученинов, имевший мень ший оклад, в 250 четей и 11 руб., должен был явиться с двумя людьми, из которых один показан на мерине, в шапке железной, с саблей, другой на мерине, в тегиляе толстом, в шапке железной, с саадаком,, с саблей. Если прочитаем список городовых дворян, то /262/ увидим такую же картину. По 250 четой и 13 руб. оклада имели поставленные рядом Дмитрий Ильин, Григорий Телешов и Се мен Бирев. Все они выходили в одинаковом вооружении, но у пер вого но было ни одного вооруженного слуги; у второго — один на коне, в пансыре,. в шелома, с саадаком, с саблей; у третьего — два также на конях, в пансырях,. в шеломах, с саадаками, с саблями.
То же самое видим в десятнях XVII в. Количество людей, шед ших за дворянином, определялось не размерами земли, а числом кре стьянских дворов. Впрочем выдержанной пропорциональности мы и тут не заметим. Князь Дмитрий Долгорукий и сын его Владимир оба служили с 141 двора и вели за собой 20 вооруженных людей, тогда как князь Борис Троекуров с 1163 дворов показал не 168 че ловек, пропорционально числу дворов, принадлежавших Долгоруким, а только 17 [viii].
В 9-й главе сочинения Котошихина говорится между прочим о тех дворянских людях, которые должны идти на войну со своими го сподами: «Да в то ж время, как бывает у царя смотр всем ратным людем перед войною, и в то время у стольников и у стряпчих и у дворян Московские и у жильцов расписывают, сколько за кем крестьянских дворов, и сметя против крестьянских дворов, напишут за ними быти к бою людей их, со всею службою, всяких чинов за человеком человек по 5 и по 6 и по 10 и по 20 и по 30 и по 40, смотря по их животам и вотчинам, кроме тех людей, которые с ними бывают за возами. А как приклучится бой, и тех людей к бою от них не отлучают и бывают с ними вместе под одним знаменем». Столичный житель Котошихин знал больше придворную знать, ко торая могла вести за собой своих людей десятками. Но таких было немного, а главная масса дворянского ополчения, которая представ ляла собой действительную силу, не могла являться на войну в со провождении многочисленных людей.
В общем надо сказать, количество людей, шедших за дворянами, было незначительно, а по украинным уездам даже ничтожно. 279 ко ломенских дворян в 1577 г. вели за собой 147 конных и вооруженных людей, которые могли сражаться рядом со своими господами. При близительно такое же соотношение между числом дворян и их во оруженными людьми видим в костромской десятне 1675 г.: при 433 дворянах было 181 человек, но из них на конях были только 42 че ловека, а более двух третей всего количества людей были пешими защитниками обоза. При 1324 курских дворянах состояли только 11 бойцов и один вооруженный пищалью в обозе. Царев-Алексеев уезд выставлял в 1650 г. 161 дворянина, из которых только один вел за собой вооруженного воина. Несколько севернее на войну выхо дило много людей, но большинство их было в кошу. В трех станах — Старорязанском, Понисском и Перевицком — при 388 дворянах было 205 вооруженных людей, но к бою предназначались только 24 чело века на конях, 181 были обозными. Новики вели за собой очень немного людей. В 1646 г. поверстано было 210 новиков, за собой они сказали только 23 человека.
Приведенные цифры с достаточной убедительностью показывают, с какой осторожностью надо подходить к показаниям Котошихина, который  часто цитируется как непререкаемый авторитет.  Если в /263/ XVI в. примесь в дворянам их людей представляет некоторую вели чину, если до опричнины княжата вели в бой собственные полки, то в XVII в. обмельчавшее дворянство не могло являться на войну в сопровождении многочисленных слуг.
Вооружение дворянских людей было несколько более пестрое, чем у дворян, но и тут можно отметить преобладающий вид воору жения, употребление которого вызывалось обстановкой. В 1577 г. половина коломенских дворян была па конях, в пансырях, шлемах, с саадаками, саблями; и из слуг половина была в таких же доспехах и вооружении. Остальные были вооружены так же, как и дворяне, с некоторыми отступлениями от основного типа вооружения. Хотя между людьми не найдем никого с дорогими доспехами, зерцалами или юшманами, все же в общем можно сказать, что они были вооружены лучше, чем дворяне. Среди дворян в доспехах было 59%, а между людьми — 75%. Это объясняется тем, что людей приводили только самые со стоятельные дворяне, которые могли затратиться на вооружение своих слуг. Точно так же и в XVII в. вооружение людей, посылаемых на бой, было не хуже вооружения дворян. Все они были конными; как и дворяне, они имели и огнестрельное и холодное оружие. Огнестрель ное оружие у них было даже лучше, чем у дворян: в то время как дворяне по старой памяти еще пользовались саадаками, слуги уже имели пищали. Так, в рязанских станах в 1649 г. с огнестрельным оружием выходила только треть с небольшим дворян, а из их бое вых слуг огненный бой имели две трети. Когда дворяне стали перехо дить на более легкое оружие, тяжелое они отдавали людям; таким образом, людей; с дальним боем было больше, чем дворян. Например, в 1646 г. одни новик имел пистоли и саблю, но слуга его — пищаль и саблю; у новика были саадак и сабля, а у его слуги — карабин и сабля. Подобных примеров можно привести еще очень много.
Совершенно иное вооружение было у людей в кошу. Только не большая часть их была снабжена огнестрельным оружием, всегда дальнего боя, пищалями и очень редко карабинами. Это вполне соответствовало их назначению — защищать обоз в тылу от налетов врага, подобных татарским. Холодное оружие обозных также соот ветствовало поставленной перед ними задаче. У них редко находим сабли, но зато много рогатин и бердышей; этим оружием было крайне неудобно действовать в конном строю, но его с успехом можно было при менить при отражении конских атак, так как и рогатины и бердыши насажены на длинные древки. Переходим к рассмотрению отдельных частей вооружения.
При разъяснении названий разного рода доспехов мы сталки ваемся с непреодолимыми трудностями. Рубашка из металлических колец называется то кольчугой, то пансырем, то байданой, но как в точности разграничить эти названия — нам не известно. Составитель «Описи собрания оружия гр. С. Д. Шереметева» Э. Ленц мог сде лать только одно предположение, что приведенные названия обозна чают не разновидности, но происхождение доспехов: кольчуга — слово славянское, от слова «кольцо»; пансырь — от греческого слова «пансидерион»; байдана —от арабского «бадан». Составители описи московской Оружейной палаты, однако, различают кольчуги, пансыри и байданы, перечисляя их отдельно, но по каким признакам — оста ется неясным. Повидимому, не вполне последовательно проведено различие по обработке колец: пансыри от кольчуг различались тем, что /264/ имели плоские кольца. Байдана царя Бориса Годунова, занесенная под этим названием в опись 1689 г., отличается особенно крупными плоскими кольцами. В описи пожитков кн. В. В. Голицына отдельно описаны пансыри и кольчуги, но и тут уловить какие-либо отличительные признаки невозможно. Из описи имущества А. С. Матвеева можно заключить, что составитель этой описи название «пансырь» признает родовым, а название «кольчуга» видовым: «32 пансыря про стых и в том числе 4 кольчуги» [ix].
Пансыри изготовлялись и в России. В числе мастеров Оружейной палаты числились пансырного дела мастера — русские и иноземцы. Невидимому, черкасы были специалистами пансырного дела; по край ней мере, в 1661 г. царь указал отыскать в Астрахани черкас, «пан сырного дела самых добрых мастеров» [x].
Более сложные металлические доспехи не получили у нас того раз вития, какого достигли на Западе рыцарские доспехи, металлические полосы которых защищали все тело воина. Наша традиция шла с Во стока, где тяжелые доспехи, слишком стеснявшие свободу действий, никогда не применялись и где пансырь был общеупотребительным средством защиты. В старых русских доспехах также постоянно фигу рировал пансырь, поверх которого для большей безопасности можно было надеть или зерцала, или юшман, или бехтерец. Зерцала пред ставляют собой несколько металлических досок, защищавших грудь, бока и спину, т. е. охватывавших весь корпус, причем крайние доски скреплялись завязками.
В Оружейной палате сохранились два царских юшмана — Михаила Федоровича и Алексея Михайловича. Они представляют собой пан сыри, у которых па груди и на спине среди пансырпых колец рас положены сверху вниз в два или три ряда металлические дощечки в количестве 6—8 штук, имеются дощечки и на боках. Сохранились так же бехтерцы, которые отличаются от юшманов тем, что вместо доще чек ряды пансырных колец прерывают сверху вниз сплошные ряды узеньких пластинок, как бы чешуек. В бехтерце царя Михаила Федо ровича грудь защищают 5 рядов пластинок, по 100 пластинок в каж дом ряду. Юшман менее стесняет движения, чем зерцала, но в этом отношении уступает бехтерцу, в котором надежность соединяется с большой эластичностью.
В течение XVI и в начале XVII в. в ходу был тегиляй — под битый ватой кафтан, который до некоторой степени мог противостоять ударам холодного оружия. Между прочим он изображен на рисунке русского воина в сочинении Герберштейна. Если хотели указать на особенное достоинство тегиляя, его называли толстым. Более бедных дворян и дворянских людей иногда защищал куяк— кафтан из плотной материи, на который нашивались металлические пластинки или бляшки. Но куяк мог быть и более роскошным. Среди имуще ства кн. В. В. Голицына находим «куяк, бархат зелепой, цена 1 р., 16 а. 4 д.». В 1668 г. были приготовлены по памяти из Ору жейного приказа 5 куяков бархатных кизильбашских, 30 куяков суконных разных цветов. На подкладку «от поясу до подолу под зады и под полы и под нашивки» отпущепо было по 13/4 арш. светлозеленого стамеда, а «от поясов до воротников и под полы и под рукава и под /265/ воротннкн по 2 1/2 арш. зеленой крашенины». Куяки были обшиты ми шурным галуном иолузолотным н «набиваны гвоздьмн медными» [xi]. Упоминаются также куяки кольчатые, с нашитыми на кафтан металлическими кольцами. В числе мастеров Оружейной палаты даже в такое позднее время, как 1664 г., числился куяышого дела мастер иноземец Елизар. Ему. между прочим было заказано сделать 2 куяка бархатных [xii].
Из холодного оружия чаще всего употреблялась в дворянском ополчении сабля. Мечи отошли в область преданий, как оружие слишком тяжёлое и рассчитанное только на сильный удар, имеющий особое значение для раздробления тяжелых сплошных доспехов, которых у наших ближайших соседей и врагов не было. Кроме того, ран нее распространение у нас сабли, более раннее, чем в Западной Европе, обусловлено широкими сношениями с Востоком, где сабля пользова лась особым почетом как оружие и раздробляющее, и колющее, и режущее. Чтобы удовлетворить этому тройному назначению, восточная сабельная полоса имела значительный, но хорошо рассчитанный изгиб, о котором мало заботились западные оружейники. Для большей тяжести удара конец полосы часто снабжался расширением, которое у нас называлось елманью. Рукоять сабли делалась в виде креста для защиты руки и снабжалась у крестовины огнивом — продольной метал лической полоской, которая должна была задерживать скользящее по сабельной полосе неприятельское оружие. Более старые сабли имели небольшой наклон вперед, чтобы придать сабле при нанесении удара горизонтальное положение. Восточные сабли у пас ценились очень высоко вследствие изящества отделки и особых достоинств дамасской стали; западные оружейники еще не дошли тогда до подобного совершенства. Восточная сабля была роскошью, доступной немногим: она стоила несколько сот рублей на деньги того времени. Большинство довольствовалось саблями московской работы. Наши мастера вы ковывали сабельные полосы по иностранным образцам: выков на литов ское дело, на польское дело, на угорское дело, на черкасское дело. Носились сабли не на неревязн, а на поясе.
Среди дворян рогатина употреблялась редко и была в ходу только в украинных уездах, как оружие, удобное для отражения татар. Зато среди людей-обозников встречаем ее довольно часто. Широко пользовались рогатиной на юге беломестные казаки, а еще чаще их братья и племянники, поспевшие на службу. В Карачеве в 1637 г. на службе состояло 53 беломестных казака: «служат на пахотных лошадях, ружья у них нет, только с рогатины» [xiii]. Название «рогатина» предполагает наличие у оружия каких-то рогов. Может быть, в глу бокой древности и были рогатины с рогами, но в XV, XVI и XVII вв. рогатины никаких рогов не имели и представляли собой широкое копье, насаженное на длинную и крепкую деревянную рукоять. В Оружейной палате сохранилось несколько рогатин, в том числе рогатина XVI в., принадлежавшая кн. Борису Александровичу Твер скому. На ней имеется надпись «рогатина в. к. Бориса Александро вича»; но и здесь никаких рогов не заметно. Для лучшего упора, на ратовище рогатины делались металлические сучки. /266/
Бердыши упоминаются уже в XVI в., но в ходу они в XVII в., впрочем больше среди крестьян н посадских.

II действительно, конному дворянину действовать бердышем, который надо обхватить двумя руками и который требует широкого размаха, было очень неудобно. Бердыш — это топор в виде, полумесяца, причем нижняя часть лез вия оттянута и прикреплена к древку, так что бердышный топор имеет две точки опоры: у втулки и у лезвия. Бердыши насаживались на длинные деревянные ручки-ратовища, снабженные на кон цах железными остриями, чтобы бердыши можно было втыкать в землю. Как очень незатейливое оружие бердыши выковывались повсеместно, возможно даже деревенскими кузнецами; лучшие из них приготов лялись на тульских и каширских заводах из немецкой стали. Во время польской войны монастыри были обложены повинностью го товить для войска топорки и бердыши. Так, Спасопрплуцкий мо настырь со своих 598 дворов должен был в месячный срок силами монастырских кузнецов приготовить 12 топорков и 18 бердышей, насадить их на древки и прислать в Москву [xiv].
Топоры редко бывают показаны в десятнях у боярских слуг. Отличались топоры и топорки по размерам лезвия. Когда Спасо-прилуцкий монастырь получил предложение готовить топорки, то был указан размер топорищ — длиной в два аршина; размер очень большой, рассчитанный на широкий размах.
Изредка упоминается в десятнях чекан — однозубая кирка, наса женная на древко. Назначение этого оружия было пробивать панцыри. Рассчитанный только на колющий удар, требующий большой меткости при пользовании, чекан не мог сделаться общеупотребительным ору жием.
Булавы, шестоперы и другие подобные орудия вовсе не употреб лялись в качестве оружия и имели только декоративное значение.
II. НАРОДНОЙ ОПОЛЧЕНИЕ
В XVI—XVII вв. обывателям вменялось в прямую обязанность в случае нашествия врагов войти в состав иррегулярного ополчения с тем оружием, которое было зафиксировано в особых переписных книгах. В качестве образца такой книги приведем переписную книгу по Москве 1638 г. Она сохранилась, хотя и не целиком, однако,. в таком виде, что по ней можно составить представление о воору жении, которым располагали городские жители, пе входившие в состав войсковых частей. У одних были пищали—58%, у других рогатины или бердыши —25 %, у третьих пищали и сабли—12 %, у четвертых пищали и рогатины—5 %. Следовательно, три четверти всего населения были снабжены огнестрельным оружием. В провин ции, даже в более позднее время, дело обстояло хуже. В Ростове в 1676 г. посадские люди имели такое оружие: 446 человек — бердыши, .243 человека—рогатины, 66 человек - пищали, двое - топорки [xv]; сле довательно, с огненным боем на защиту города выходило только 9%.
Такое слабое вооружение городских жителей можно объяснить тем, что военные действия отошли к далеким границам. Трудно было ожидать, чтобы враги подошли к стенам, например, г. Ростова, /267/ и регистрация вооружения посадских людей сохранилась как воспо минание прошлого. В 1638 г. Москва еще жила впечатлениями «смутного времени» и боязнью внезапного налета крымских татар; поэтому регистрация оружия и распределение посадских людей для защиты стен и ворот имели свое оправдание. Но во второй половине XVII в. жители Москвы и замосковных городов уже не имели больше побудительных причин тратиться на покупку дорогого оружия. Так как не приходилось сообразовать вооружение с особенностями боя с тем или иным врагом, то вооружение жителей внутренних областей было чрезвычайно пестрым и большею частью очень несложным.
Особый отдел московского ополчения составляли подьячие всех приказов, обязанные иметь оружие сообразно получаемому содержанию под страхом удаления из приказов. В 1646 г. по приказам, хотя и не по всем, было зарегистрировано 205 подьячих, из которых 29 человек были на конях а в вооружении, соответствовавшем вооружению дворян: с пистолями или карабинами и с саблями. Прочие были пе шими и вооружены очень разнообразно: среди них надо выделить основную группу в 60 человек, однообразно вооруженных — пища лями и саблями. Из остальных многие имели по рогатине или по пищали; попадаются вооруженные бердышами, чеканами, топорками, копьями и даже саадаком. Вряд ли пестрая толпа подьячих, при выкших к канцелярской работе, представляла сколько-нибудь замет ную силу.
Для окраинных жителей оружие имело свою цену. Там были вооружены и крестьяне. Черньский помещик Бунин жаловался, что его сосед Матюгако Боев сделал набег на его деревню, «собрався
с крестьяны большим нарядным делом с луки и с пищальми и с бер дыши [xvi]. В Яблоновском уезде рекомендовалось ездить на пашню, покос и за дровами с пищалями, рогатинами и бердышами [xvii].
Оружие брали с собой в дорогу, и это никого не удивляло. В Мещовском уезде казаки арестовали троих неизвестных, вооруженных бердышами, но не потому, что они имели при себе оружие, а потому,
что у них оказался табак [xviii]. В 1628 г. некто Фролка отправился из Путивля в Белгород с прохожей грамотой, явился в Путивле к воеводе, перед которым «спроста промолвился: «Учини мне свой царский указ», за что был бит батогами и посажен в тюрьму. При этом у него было отобрано «всякой рухляди: 8 руб. денег, самопал — цена 3 руб., кафтан бараний — 40 коп». Следовательно, Фролка путешествовал с самопалом и не побоялся явиться с ним к воеводе [xix].
На западной границе население также было вооружено. Псков скому объезжему голове был дан наказ охранять город с сотенными людьми, «которым быть с ружьем, с пищальми, с копьи, с топорки и с бердыши» [xx]. В 1661 г. в Псков созывают из деревень мужиков «с пищальми и с бердыши» [xxi]. В Смоленском уезде поляки отбирали у, городских и уездных жителей самопалы [xxii]. Оружие применялось /268/ населением также против местных властей; так, в 1661 г. крестьяне отбивались от сборщиков подвод луками, пищалями и бердышами [xxiii].